— И я.
— А кто еще?
— Децим, Фабий, Секстий, Антоний, Ребил, Кален, Базил, Планк, Сульпиций, Луций Цезарь, — перечислил Требоний.
— А Лабиен?
Требоний покачал головой.
— Нет.
— Так решил Лабиен?
— Нет. Цезарь.
— Но он не говорит ничего плохого о Лабиене.
— Он и не скажет. Лабиен все еще надеется стать младшим коллегой Цезаря в будущем консульстве, хотя знает, что тот не одобряет его методов. Но в донесениях Сенату личное не проскальзывает, как надеется Лабиен. Однако после принятия окончательного решения все изменится. Если Цезарь пойдет на Рим, он преподнесет boni подарок — Тита Лабиена.
— Ох, Требоний, только бы не дошло до гражданской войны!
Цезарь тоже молился об этом, даже когда его мозг был занят тем, как справиться с boni, не выходя за рамки mos maiorum — неписаной конституции Рима. Консулами на следующий год были выбраны: старшим — Луций Эмилий Лепид Павел, младшим — Гай Клавдий Марцелл, двоюродный брат теперешнего младшего консула Марка Марцелла. Но он также был и двоюродным братом еще одного Гая Марцелла, которого прочили провести в консулы через год. Чтобы их различать, первого обычно называли Гай Марцелл-старший, а второго — Гай Марцелл-младший. На Гая Марцелла-старшего, непримиримого противника Цезаря, надежды не было. Павел был другим. Сосланный за участие в мятеже своего отца, Лепида, он, вернувшись в Рим, завоевал популярность, восстанавливая базилику Эмилия — одно из самых красивых на Римском Форуме зданий. Когда тело Публия Клодия исчезло в пылающих недрах Сената, почти законченная базилика Эмилия тоже сгорела. У Павла не было денег, чтобы начать строительство снова.
Павел был ненадежен, и Цезарь знал это. Но тем не менее он его купил. Стоило иметь своего старшего консула. В декабре Павел получил через Бальба от Цезаря тысячу шестьсот талантов. Базилику Эмилия принялись восстанавливать в еще большем блеске. Более перспективным приобретением был Курион, хотя он и обошелся всего в пятьсот талантов. Он сделал все, что от него требовалось, и выставил свою кандидатуру на выборах в самый последний момент, что не помешало ему занять первую строку в списке избранных плебейских трибунов.
Делалось и еще кое-что. Все главные города Италийской Галлии, Провинции и Италии получили большие суммы денег на строительство общественных зданий или перестройку рыночных площадей. Этим Цезарь упрочил в них свою и без того немалую популярность. Он подумывал провести подобные акции в обеих Испаниях, в Греции и в Провинции Азия, но потом решил, что овчинка не стоит выделки. Помпей, имевший там намного больше влияния, все равно не разрешил бы своим клиентам его поддержать.
На все эти затраты Цезарь шел, вовсе не имея в виду перспективу гражданской войны. Наоборот, таким образом он надеялся свести эту угрозу на нет, полагая, что в решительный час симпатизирующие ему местные плутократы дадут знать boni, что им не понравится, если с Цезарем плохо обойдутся. Гражданская война была крайней альтернативой, и Цезарь искренне считал, что эта альтернатива до того отвратительная, даже для boni, что до нее дело не дойдет. Победить можно было, сделав для boni невозможным идти против желания большинства Рима, Италии, Италийской Галлии, Иллирии и римской Галльской Провинции.
Цезарь понимал весь идиотизм положения, но даже в самом пессимистическом состоянии духа не мог поверить, что небольшая группа римских почтенных отцов скорее предпочтет развязать братоубийственную войну, чем принять неизбежное и разрешить Цезарю то, что, в конце концов, ему полагается. Консул, законно выбранный на второй срок, свободный от преследований, Первый Человек в Риме и первое имя в исторических книгах. Все это он обязан дать своей семье, своему dignitas, своим потомкам. Он не оставит сына, но это не обязательно, если сын не сможет подняться выше отца. А подобного никогда не случалось с сыновьями великих людей. Все знают это. Сыновья великих людей никогда не становились великими. Тому подтверждение — Марий-младший и Фауст Сулла.
А между тем надо было подумать о новой римской провинции. О Длинноволосой Галлии. Осесть в каком-нибудь месте, просеять местных жителей в поисках лучших из них. И разумно решить некоторые проблемы. Например, избавиться от двух тысяч галлов, которые, по мнению Цезаря, будут верны Риму только до окончания его губернаторства. Одну тысячу составляли рабы, которых он не имел права продать из боязни вызвать кровавую бойню в тех местах, куда их продадут, а то и нешуточное восстание вроде восстания Спартака. Вторую — свободные галлы, в большинстве своем вожди, на которых не произвел впечатления даже вид безруких жертв Укселлодуна.
Дело кончилось тем, что он отвел их в Массилию и погрузил под охраной на корабли. Тысячу рабов послали в Галатию — к царю Деиотару, галлу, всегда нуждавшемуся в хороших кавалеристах (без сомнения, Деиотар даст им свободу с условием поступления в его конницу). Тысячу свободных галлов Цезарь направил каппадокийскому царю Ариобарзану. Оба отряда были подарками. И небольшим приношением на алтарь Фортуны. Удача, конечно, есть знак благоволения к тебе высших сил, но всегда приятно сознавать, что и сам ты не промах. Банально объяснять успех только счастливым стечением обстоятельств. Куда тогда деть океаны раздумий и кропотливого титанического труда? Но если войска гордятся его удачливостью, то пускай, он не возражает. Пока они думают, что их полководцу все на руку, страх не найдет в них прибежища. Он с ними, и, значит, им нечего опасаться. Как только солдаты решили, что удача покинула бедного Марка Красса, дни его были сочтены. Никто не свободен от предрассудков, но люди необразованные суеверны вдвойне. И Цезарь играл на этом, ничуть не смущаясь. Ибо если удача даруется богами, то и в отмеченном ею человеке многим начинает видеться нечто божественное. Нет никакого вреда в том, что солдаты считают своего генерала по статусу чуть ниже бога.
А в конце года пришла весточка от Квинта Цицерона, старшего легата в штате губернатора Киликии, доводящегося ему старшим братом.
Цезарь, не надо мне было столь спешно тебя покидать. Ибо я наказан за спешку. А заодно и за то, что привык к твоему проворству в перемещениях. Я полагал, что мой дорогой братец Марк помчится в Киликию. Но ошибся. Он выехал из Рима в начале мая и за два месяца сумел добраться лишь до Афин. Почему он так лебезит перед Магном? Я знаю, что это как-то связано с его юностью, точнее, с обучением в армии Помпея Страбона, но думаю, что долг его перед сыном Страбона не может быть столь велик. Представь, что я вынес в Таренте, в доме Помпея Магна, где мы останавливались на два дня. Нет, при всем желании я не смогу полюбить этого человека.
В Афинах, где мы ждали Гая Помптина (знаешь, я мог бы командовать много лучше, чем он, но брат мне не доверяет), нас догнала весть, что Марк Марцелл выпорол жителя твоей колонии в Новом Коме. О, Цезарь, это позор! Мой брат тоже пришел в ярость, хотя больше был озабочен парфянской угрозой и потому до приезда Помптина отказывался от выезда из Афин.
Еще один месяц ушел на то, чтобы достичь границы Киликии возле Лаодикеи. Чудное место, с поразительными террасами, спускающимися с утесов! Теплые чистые озерца на уступах местные жители превратили в шикарные маленькие мраморные бассейны, настоящий подарок для таких путников, как Марк и я, измученных жарой и пылью. Мы с наслаждением провели там несколько дней, отмокая в воде (кажется, она укрепляет кости) и резвясь, словно рыбки.
Но потом, продолжив путь, мы пришли в ужас от состояния, в какое привели некогда процветающую Киликию Лентул Спинтер, а за ним Аппий Клавдий. «Руины, опустошение!» — вскричал патетически брат. В том не было преувеличения. Провинцию ограбили, изнасиловали. Все и вся реквизировано под видом сбора налогов. В том числе и сынком твоей дорогой подруги Сервилии. Извини, что говорю тебе это, но Брут, кажется, прекрасно спелся со своим тестем в части деяний, попирающих все понятия о законности. Хоть мой брат и не любит задевать важных людей, он в письме Аттику заявил, что считает поведение Аппия Клавдия недостойным. И что ему теперь ясно, почему тот его избегал.
Мы пробыли в Тарсе всего несколько дней. Марк очень стремился воспользоваться сезоном кампаний, как и Помптиний. Парфяне грабили вдоль Евфрата, а царь Каппадокии Ариобарзан не имел возможности их урезонить. В Киликии мы нашли тощую армию в два легиона. Почему тощую? Из-за отсутствия средств. Нетрудно понять, по чьей вине. Аппий Клавдий присвоил львиную долю армейского жалованья, поскольку платил легионам вполовину меньше того, что записано в книгах, не восполняя их личный состав. А у царя Ариобарзана теперь нет средств, чтобы содержать приличное войско, из-за того что молодой Брут, этот столп римской порядочности, одолжил ему денег под астрономические проценты. Мой брат вознегодовал.
Как бы там ни было, все следующие три месяца мы проводили кампанию в Каппадокии. И продолжаем ее проводить. Нудное занятие, доложу я тебе. Помптиний дурак! Он тратит многие дни, чтобы взять кое-как укрепленное поселение, которое ты бы взял, самое большее, часа за три. Но брат не знает, как ведутся войны, поэтому он удовлетворен.
Бибул, направляясь в Сирию, явно не торопился. Это значит, что мы все еще ожидаем, пока он приведет себя в порядок, чтобы развернуть совместные действия с обеих сторон горного хребта Аман. Прибыв в Антиохию в квинктилии, он очень холодно обошелся с Гаем Кассием, сразу же отослав его в Рим. Еще бы, ведь при нем два его сына: Марк Бибул, лет двадцати с небольшим, и Гней Бибул — ему девятнадцать. Вся эта тройка Бибулов разинула рот, узнав, что Кассий очень искусно справлялся с парфянами. Например, его экскурс к низовьям реки Оронт заставил Пакора и его армию спешно вернуться домой.
Такие тактические ходы Бибулу, похоже, не по нутру. Его метод ведения войн в высшей степени оригинален. Чем разрабатывать и осуществлять какие-то никому не нужные операции, он нанял парфянина по имени Орнадапат, чтобы тот нашептывал царю Ороду, что его любимейший отпрыск Пакор спит и видит, как бы занять трон папаши. Умно, но не восхищает, не так ли?
Цезарь, я очень скучаю по Длинноволосой Галлии. По той войне, которую мы вели. Такой интенсивной, практичной, лишенной каких-либо махинаций. А здесь, мне кажется, я трачу больше времени на препирательства с дурнем Помптином, чем на что-нибудь более продуктивное. Пожалуйста, напиши мне. Я нуждаюсь в поднятии духа. Здесь одна скукота.